Жизнь не ждёт. Две тысячи семнадцатый был самым прекрасным, полным благодарности, восторгов, новых знакомств и старой музыки годом, о котором я никогда не смогу сказать абсолютно всё.
Пункты "знакомство года" и "экстрим года" наполовину совпадают: здравствуйте, господин начальник. У меня — без преувеличения — была прекрасная, блестящая, любимая, лёгкая, до смешного несправедливая и до горького конечная летняя работа переводчиком; благодаря ей и сбылась итальянская половина "поездки года", и укрепился "подарок года", и появились самое запоминающееся место, еда и первое настоящее увиденное море, на побережье которого я сгорела до и на сегодняшний день держащихся полосок на плечах и бёдрах. Спасибо Вам, спасибо тысячу раз.
Вторая половина "экстрима года" важна в какой-то мере ещё в неизмеримые тысячи раз больше: я совершила каминг-аут. Я приходила к людям и говорила им это в лицо, каждому по-своему; были и на лету брошенные счастливые слова в один из зимних вечеров, и большие трудные разговоры — с соседкой, с вернувшейся из Амстердама Сашей, — и самый главный и трудный жест: мама. Имею сказать, что чудовищно счастлива иметь такое понимающее и толерантное окружение и такую смелую, честную и любящую себя; вместе мы прошли этот трудный и невероятный путь так, как мне и не мечталось.
Что до мечты года, то она переходит в 2018: я сплю и вижу Англию и магистра-себя в ней. К двадцать шестому станет известно, что с Оксфордом; пока я занимаюсь сбором бумаг для Йорка. К этой гипотетической пока части своей жизни я иду через слишком многое, чтобы отказываться после первой же неудачи; до удивительного ни капли здесь нет от самоутверждения, до не прекращающего вдохновлять это такая далёкая от нынешней меня возможность, что её и описать-то как следует затруднительно.
Языком года по-прежнему остаётся английский, на котором слышалось столько всего — от фразы года I love you до обсуждения интракраниальной стимуляции двумя французами и нидерландкой. Чувством года остаётся дрожь: радостная, волнительная, полная страха, совершенно разная. Время суток года сменилось с вечера на утро: я следовала в Строгино, выезжала в аэропорты и смотрела, как озаряются солнцем рыжие венецианские дома.
Я открыла, что люблю крав-мага, а меня любит красивая яркая помада. Я перелетала первую в своей жизни границу и читала "Пианистов" Бьёрнстада и слегка плакала в тёмном салоне. Я купила ещё несколько серых свитеров, две пары лучших в мире кроссовок и стала обладательницей чудной летающей по сайтам и программам серой машинки с любимыми маяками под крышкой. Я обрела, почти год продержала в слабых человеческих руках и потеряла совершенно сказочную девушку. Я замираю в планке, отжимаюсь, легко держу самые тяжёлые двери в метро и ловлю партнёров на тренировках; я пробежала весь парк академии ФСБ, стояла у могилы Иосифа Бродского, нахожусь в процессе перевода самой настоящей книги, совершенно завалила олимпиаду в НИУ ВШЭ и записалась на вечерний курс там же, усыновила римского кота, целовалась как в последний раз — и как в самый первый, просыпалась и засыпала, искренне говорила с психотерапевтом и очень любила этот мир.